Андрей Руденский, Я другого расклада карт. Автор: Наталья Ртищева, 05.03.2000.
Этого артиста вы все помните. Главной ролью в телесериале Виктора Титова "Жизнь Клима Самгина" он выстрелил, как из пушки. Тогда он только окончил театральное училище. Очень высокий, невероятно красивый. Были еще роли и вдруг... исчез на 7 лет. Творческий перерыв, тяжелый для любого артиста, закончился только сегодня — Андрей снимается в телесериале "Маросейка, 12" Игоря Апасяна. Там он — владелец ночного клуба, и первый раз в его биографии — отрицательная роль. Андрей — человек необычный. Живет жизнью интеллектуального отшельника, главными ценностями называет книги, друзей и хорошую музыку и то, как странно сложилась его жизнь, объясняет тем, что он человек другого расклада карт. Такая у него судьба, такой он сам. НР: Андрей, вы не из Питера?
АР: Нет, я родился в Свердловске. Просто у многих ощущение, что я — питерский.
НР: Продуктивный город — Свердловск.
АР: Да, Хотиненко оттуда, Надя Кожушаная... Со Славой Бутусовым мы учились на одном курсе в архитектурном институте. Но на разных факультетах. Он на ландшафтной архитектуре, а я — на гражданской.
НР: Почему — архитектурный?
АР: Он считался элитарным институтом в Свердловске — другие интересы, другая молодежь, законы поведения, одежда. Налет был у всех другой — более свободный, творческий. А до этого я еще закончил металлургический техникум.
НР: Кем бы вы могли сейчас быть?
АР: Катал бы железо. Четыре года отучился. Закончил даже с красным дипломом. И красный диплом мне позволил не работать два года на заводе, а идти сразу дальше. И я поменял все кардинально, поступив в архитектурный институт.
НР: Кто-то в семье архитекторы?
АР: Нет, отец военный, а мама всегда была в торговле.
НР: А ростом вы в кого?
АР: Ни в кого. Видимо, поколение было такое. У меня — 1.92.
НР: Почему вдруг в артисты?
АР: Что-то внутри созрело, что я могу сказать что-то, не похожее на других. Быть похожим никогда не хотелось и не хочется.
НР: Сколько вам было?
АР: 22 года. Я три года отучился в архитектурном институте. И параллельно занимался в театральной студии. У нас был достаточно сложный репертуар, который меня очень изменил и образовал. Тогда началось мое интеллектуальное образование — Сартр, Кьеркегор, Брэдбери. У меня и материал был достаточно необыкновенный для поступления — монологи из "Идиота", французская поэзия. При этом не было никакой басни Крылова. Басню меня заставили выучить. Я прочитал ее не очень хорошо, но тем не менее взяли.
НР: Как вы поступали? Все бросили, поехали в Москву?
АР: Я начал дома готовить свою программу, пока родители не видели. Это была тайна, касающаяся только меня. Потом в Свердловск приехал на гастроли Малый театр. Я обратился к Виктору Коршунову, который был педагогом в Щепке. Он извинился передо мной, сказав, что у него уже второй курс, но прослушал. На следующий день я ему приготовил басню. Он меня прослушал еще с одним педагогом, актером Малого театра, и сказал: "Я вас беру к себе на второй курс". Я, не зная, что такое туры и сумасшествие приемных экзаменов, после третьего курса архитектурного попал на второй курс в Щепкинское училище.
НР: А вы такой — решительный?
АР: Иногда надо делать такие поступки. Дома была семейная драма. Надо работать на заводе, нормальная профессия, нормальные деньги, что такое актер? Потом, другой город, а я — единственный сын. Родители успокоились только тогда, когда вышел "Самгин".
НР: Откуда такая красивая фамилия — Руденский?
АР: Не знаю. Отец — из деревни, из Курской области. Там была половина деревни Руденских, половина — Полянских. Может, из Польши понаехали?
НР: В Москве вы жили в общежитии?
АР: Да. Общежитие было нормальное, хороший курс. Саша Домогаров "выстрелил" с моего курса.
НР: Студентом вы уже себя видели в каком-то образе?
АР: Я себя никак не видел. Я понимал, что время свое принесет. В принципе так и случилось. Я не программирую в себе фатальность, но в моей жизни все, как надо было, оно и случалось.
НР: В "Жизни Клима Самгина" вы снимались студентом?
АР: Нет, уже после училища. Я просто отдал свои фотографии на "Ленфильм" в актерский отдел, заполнив графу "цвет глаз, рост, цвет волос". Меня вызвали на фотопробы, потом на кинопробы и — все. Режиссер Виктор Титов пошел на определенный риск — Госкино, как я понимаю, не очень хотело утверждать на главную роль неизвестного мальчика. Два с половиной года ушло на "Самгина". 14 серий. В 85-м мы начали — мне было 26 лет. Роль возрастная — от 17 до 40, было жутко интересно. Персонаж сложный, не положительный, не отрицательный, хотя все потом сходились, что — отрицательный. Но я просто любил его. Надо любить всех, кого ты пытаешься представить на экране. В Самгине было то, что мне нравится играть, — метания, мука по жизни. Не банальное существование, а плюсы и минусы.
НР: А ваша жизнь как строится — больше на плюсах или на минусах?
АР: Она — полосатая. (Смеется.)
НР: Но после такого дебюта, наверное, начался взлет?
АР: Как ни странно, взлета не было. Я начал сниматься только через год.
НР: Почему так?
АР: Не знаю. Я тоже так думал, что сейчас все начнется, начитавшись всяких историй и легенд про актеров. Что с утра начинается слава, и телефон накаляется до сумасшедшей температуры.
НР: Может, у вас телефон не работал?
АР: Нет, работал. (Смеется.)
НР: А поклонницы появились?
АР: Нет, я этим обделен. Хорошо это или плохо, не знаю. Может, потому что не было постоянного адреса. Я менял квартиры — письма до меня не доходили.
НР: Вы уже не жили в общежитии?
АР: Снимал. И только через год случился "Морской волк" по Джеку Лондону, это фильм Игоря Апасяна. До этого было только одно предложение, но после драматургии, с которой я начал, это было скучно, банально и неинтересно.
НР: Странно, казалось, после "Самгина" вас просто забросают сценариями?
АР: Вот вам, пожалуйста, — такая жизнь. Я, наверное, образчик другого расклада карт.
НР: А материально после "Самгина" жизнь тоже не изменилась?
АР: Для меня этот вопрос никогда не был первым вопросом жизни. Я даже, когда иду сниматься, первым делом спрашиваю не "сколько", а "кто и что это?". Главным было ощущение, что я сделал что-то и сделал неплохо. Я и сейчас говорю себе, когда случаются неудачи, появляется ощущение невостребованности, никомуненужности: "Ничего, у тебя уже есть что-то в багаже, за что тебе не стыдно".
НР: А материальное, оно вас, что, вообще не волнует?
АР: Нет, волнует, но это такая скучная тема! И без денег можно жить достаточно красиво. Я имею в виду не публично, а внутри себя. Отсутствие денег на самом деле — хорошая школа для человека. Не все это выдерживают.
НР: Вам это знакомо?
АР: Да. Ну, как вы думаете — я семь лет вне русского кино?
НР: Но все артисты сейчас крутятся.
АР: Я не могу заниматься бизнесом. Это не мое.
НР: Ну, квартиру хоть себе купили?
АР: Нет. (Смеется.) Я пока снимаю.
НР: Не "пока", а, получается, "по-прежнему"! А я думала, вы такой благополучный.
АР: Мое благополучие мало касается материального мира. Благополучен круг друзей, благополучен круг книг, душевных устремлений, моих страстей по жизни. Это, я считаю, меня правильно ведет.
НР: Какой фильм был последним?
АР:"Обещание любви, или Роман а-ля руссо". Мелодрама, я там с Ириной Метлицкой. После этого началась пустота, и только сейчас я начал сниматься в "Маросейке, 12" у Игоря Апасяна.
НР: Вы сказали, что вы семь лет вне русского кино. Было иностранное?
АР: Да, был фильм у Кшиштофа Занусси "Брат нашего Бога". Любопытная, кстати, история. Сценарий был написан по пьесе нынешнего Папы Римского Иоанна Павла II. Когда он жил в Польше, он очень увлекался театром, писал пьесы и даже пробовал себя как актер. Фильм о неком богемном художническом мире Кракова. Я играл одного из известных польских художников. Международный проект "Германия—Польша—Италия", актеры из семи стран, я был единственный русский.
НР: Играли на английском?
АР: Да. Я еще и у Бондарчука снимался в "Тихом Доне", который никто не видел. И тоже — на английском. Я там — Лесницкий. В старом фильме это Игорь Дмитриев, который соблазняет Быстрицкую, а я соблазняю некую французскую актрису, которая играла Аксинью. Очень любопытные съемки — абсолютно международная картина, итальянская группа, вагоны для актеров, ужины и обеды обязательно с вином. У нас места нет на съемочной площадке, чтобы артист просто посидел — мы слоняемся или прислоняемся к стеночке, чтобы покурить, а там такой комфорт! Другое общение, другая бытовая жизнь, другое внимание. Платили — долларами. 90-й год, открылись первые валютные магазины, предновогодние дни — красивая жизнь была обеспечена.
НР: Я видела еще ваши кинопробы к "Анне Карениной" Сергея Соловьева. Вы должны были играть Вронского?
АР: Я очень ждал этой роли. Очень ждал. "Анна Каренина" — это и хорошо, и красиво, и эпоха, костюмы. И вообще эта роль — моя. Но фильм так и не состоялся. Но у меня были "Бесы" Достоевского, фильм Игоря Таланкина, где я сыграл Ставрогина. Таланкин потом собирался снимать "Идиота", а это моя древняя жгучая мечта — князь Мышкин. Но он тоже так и не снял. Так у меня и не случились две роли — Вронский и Мышкин. Ну а о других ролях даже не хочется говорить. Такие "плевки в вечность", как говорила Раневская.
НР: И все-таки обрыв на семь лет. Вы себе не задавали вопрос, почему так получилось?
АР: Я себе задавал, но я не мог себе ответить. Получилось, что русским режиссерам я был неинтересен. То ли время пришло другое — понадобились другие герои, другие лица, другой материал пришел на экран. Нет интеллектуального кино, психологического, нет классики.
НР: Чем были заполнены семь лет, если нет работы?
АР: Я играю в Новом драматическом театре. Очень редко, правда. Это нельзя назвать большой плотной работой. Заполнены были скорее самим собой. Если посмотреть на себя правильно в трудной ситуации, то это — хороший повод понять себя и подвести какие-то знаменатели. Я не вправе давать рекомендации, но неплохо такое время почувствовать. Благополучие для нашего брата — понятие страшное. Оно сразу ведет к успокоенности и, мало того, к сытости. Анна Ахматова, обращаясь к молодым литераторам, умоляла их не потерять отчаяния. Отчаяние всегда должно присутствовать в жизни. Оно дает градус существованию, некий трепет и вибрацию. Тогда потом ты находишь соответствие своим вибрациям — видишь, что кто-то или что-то тебе абсолютно идентичен. Я влюбчивый человек. Так я когда-то влюбился в фильм "Синий" Кшиштофа Кеслевского. Я вдруг понял, что у меня случилось. Когда ты в жизни видишь, слышишь, трогаешь или осязаешь свое — тогда случается праздник. Происходит такое ощущение, что в тебя врезается что-то родное, но это иногда может граничить и с болью. Одиночество — прекрасная категория, если ее принять по возможности мудро. И вообще, весь мир Имени Одиночества. Если оглянуться, то очень мало вокруг счастья и любви, а есть только поиски своей пресловутой половинки.
НР: Вы ее нашли?
АР: Находил, нахожу и буду находить. Говорят, что в жизни одна любовь, все это неправда. Мы готовы ко многим любовям. И насколько ты жив внутри, насколько широка твоя душа, настолько ты много будешь любить. Каждый раз отдаваясь этой любви. Как будто это в первый и в последний раз.
НР: Ваш дом похож на вас?
АР: Он некое выражение меня. Я хороший кулинар, могу приготовить все. Мясо, например, с фруктами — я люблю быть дизайнером во всем, и на кухне тоже. Мой дом наполовину состоит из синего стекла. Стоячего, лежачего, висячего. Это мой пунктик. Я все пытаюсь успокоиться и сказать себе "хватит", но мои друзья, загоревшись этой моей страстью, все время преподносят мне еще какие-то детали убранства. Синее стекло мне совершенно не дает покоя. Это непроговариваемые вещи. Магические. У меня глаз вибрирует, когда я вижу в витринах что-то из синего стекла. Это началось после Кеслевского, после его "Синего"...
НР: Сколько вам сейчас лет?
АР: 41.
НР: Вы не ощущаете в своей жизни бесприютности?
АР: Нет. Наверное, потому что я знаю адреса приюта. Где моя ниша, мой покой или, наоборот, что-то неспокойное.
НР: Страсти, они всегда с вами?
АР: Не всегда. Когда их нет, этого не хватает.
НР: Кто ваши друзья?
АР: И актеры, и не актеры. Мы друзей выбираем, но мы не выбираем, из какого они круга. Как Мандельштам сказал, мы друзей своих выбираем по приметам. Это такая одна радиоволна.
НР: Вы мало куда выходите?
АР: Нет, я выхожу, и достаточно часто, но это не всегда интересно. От кино у меня впечатление грустное. Я пока вижу, что это большая и серьезная пустота. Один раз я за две недели посмотрел на видео сорок фильмов — последнее европейское кино, немножко американского, немножко азиатского. Я обрадовался, потому что там есть мыслящие люди, а у нас часто нет мысли и личности в кино. Есть пустота или гордыня, ни на чем не основанная, и какие-то равнодушные люди, даже странно, что это молодые люди.
НР: Есть актеры, актрисы, с которыми вы на одной радиоволне?
АР: Почему-то очень хочется на сцене или в кино совпасть с Алисой Фрейндлих. Такая давнишняя совершенная мечта. Когда я ее вижу или слышу, я понимаю, что случилось, — как она говорит, что она говорит, как она читает Цветаеву, как у нее при этом блестят глаза.
НР: Что бы вы сейчас могли захотеть?
АР: Я пока не успокоился по поводу князя Мышкина. Я очень хочу сыграть Александра Блока. Последний период его жизни. Такая трагическая судьба! Странно, почему наш театр и кино никогда не касается судеб наших великих соотечественников? Вся мировая культура на этом делает деньги. Материал драматический, ничего придумывать не надо, бери любую судьбу. Эти имена знает весь мир, это всем интересно. Это не про нашу русскую мафию, о которой тоже все знают, но это сокровищница культуры, которой надо делиться с другими.
НР: Сейчас, чтобы такие проекты случились, надо быть очень деловым человеком!
АР: Я понимаю, что время, когда нам звонили домой и говорили: "Мы вас приглашаем на главную роль, ставка 56 рублей в день", — прошло. Сейчас нужно что-то двигать — и себя тоже. Иначе кто-то другой забежит впереди тебя. Но все-таки для меня главное — найти единомышленников. Чтобы это было на уровне любви.
НР: А деньги?
АР: Деньги это второй вопрос.
НР: Вы дневной-ночной человек?
АР: Вечерний. Я люблю, когда включена лампа, не люблю верхнего света, люблю свечи, вечер, переходящий в ночь. Настоящий я начинаюсь именно вечером. Днем должно быть солнце, а вечером — вечер. Ничего нельзя продлить искусственно. Нельзя продлить молодость, продлить любовь, так же, как нельзя продлить день.
НР: Ваш любимый цвет, камень?
АР: Я влюблен в черное и в серебро. Во все надо влюбляться, тогда все будет хорошо, тогда будет ответ.
НР: Вы в этом плане, я поняла, счастливый человек?
АР: Не всегда происходит соответствие. Всегда ищешь эти приметы, но не всегда находишь. Марина Цветаева тоже всю жизнь искала соответствия — влюблялась, сходила с ума, отдавала себя, но, как она сказала: "Своей любовью я перекармливаю всех". Иногда любовь — это как лавина, которая погребает под собой альпинистов. Даже пугаешь этим людей. А вообще, Господь Бог замечательно придумал мужчину и женщину. Женщина прекрасна в своем качестве, потому что она полная противоположность мужчине. Я признаю женщину красивой, умной, нежной, обаятельной. При этом ценю красоту, но не обложечную, а ту, которая идет из пор женского лица, ее рук, кистей. Женщина может быть классически некрасива, но в ней присутствует такое, что от нее нельзя оторвать ни глаз, ни души, ни зачастую самого себя.
Мне так и не удалось разговорить его на тему личной жизни. Хотя, если даже мельком взглянуть на его фотографии, понятно, что женщины должны были сходить от него с ума. Он особо не распространяется на эту тему. Обычно мужчина, избалованный вниманием женщин, любит хвастать своими победами и пооткровенничать на этот счет. Но его сия участь миновала...
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума